Не одну сотню миль прошли братья с тех пор, как зима вступила в свои права, и столько же прошли они с тех пор, как жестокий мороз сковал все живое, убивая еще не ожившую природу. И, хотя, северные волки привыкли к холоду и голоду, этой зимой им приходилось туго.

Прошло много времени с того дня, когда братья последний раз ели, их ребра торчали, как корни старой сосны, и они вообще еле-еле волочили лапы. Вдруг, почувствовав сильный незнакомый запах, Одинокий остановился. Свирепый меланхолично проследил его взгляд и увидел Седую волчицу, бегущую рядом с Черным волком в сопровождении еще трех волчиц. Шерсть на загривке Свирепого встала дыбом, он утробно зарычал и напрягся. Одинокий же не двинулся с места, даже не пошевелился. Когда наконец незнакомцы исчезли среди деревьев, он громко вздохнул и взвизгнул от болезненного чувства голода, терзавшего его уже долгое время. Свирепый был настроен более решительно и сделал вид, что чует скорую добычу. Он не чувствовал ничего, кроме запаха зимы, мороза и голода, но его брат почти совсем не различал запахи – еще в детстве он жестоко пострадал от рук человека и на всю жизнь остался калекой, не приспособленным к суровой жизни дикого леса. Именно поэтому братья-волки остались вместе, тогда как вся семья разбрелась кто куда. Хотя сейчас их семья, наверное, бегает стаей… Свирепый не знал. Не знал он и того, что судьба приготовила для них еще один подарок – снежную бурю.

Волки побрели дальше.

Их звали Свирепый и Одинокий. Конечно, они этого не знали, как не знали и того, что волки вообще не имеют имен. Их имена ничего не обозначали – это были просто имена, данные им неизвестно кем, может, даже самой природой для того, чтобы их различать. Волков сейчас меньше всего волновало то, как их зовут, они просто шли по зову голода, не останавливаясь и не сворачивая с намеченного пути.

Солнце клонилось к горизонту, своевольно заканчивая еще один день. Еще один день голода и страданий. Но в то же время, на день меньше оставалось до того чудесного момента, когда солнце станет дольше задерживаться на небе, даря всему живому лучи счастья и жизни, и в Темный Лес вернутся стада оленей, зайцы выйдут из теплых нор, защебечут птицы, пригретые солнечной добротой… Свирепый нетерпеливо облизнулся и повернулся к брату. Одинокий, усилием воли вытолкнул какое-то новое чувство, овладевшего им, едва он увидел черную волчицу, и заполнявшее все его сердце, стоило ему остановиться. Это была тоска по матери, по своей стае, по тому, что дано каждому волку…

Свирепый вздохнул, получилось рычание – он беспокоился за брата, которого любил больше своей никчемной волчьей жизни, серой и тусклой, как шерсть на загривке. Одинокий, не слыша брата, пошел по своему, известному лишь ему, маршруту. Свирепый нагнал его и преградил ему путь - смешанные чувства мешали ему броситься в драку.

Одинокий вздрогнул и посмотрел на темного, пытаясь определить, зол он или растерян. Взаимные разглядывания ни к чему не привели, и Одинокий, обогнув волка, побрел дальше. Свирепый последовал за ним.

Они вышли из леса и продолжили движение по открытой местности.

Свирепый оскалился от недовольства, но осекся под тяжелым взглядом Одинокого. Они остановились.

Ветер усиливался, он сметал с сосновых ветвей снег, и от этого казалось, что началась пурга.

-Будет буря, - прорычал кто-то. Может, это были мысли вслух, может, просто мысли. Но волки не говорят вслух.

Но так или иначе – низкие тучи, закрывавшие небо уже несколько недель, готовы были нанести природе еще один, последний и сокрушающий удар.

И вдруг мир как будто взорвался и разлетелся на мелкие кусочки льда – буря, настоящая снежная буря накрыла Темный Лес, ломая вековые сосны, круша древние скалы. Тысячи мелких иголок снега, острых, как когти рыси, и холодных, как взгляд ворона, впились в волчьи тела - окоченевшие лапы, прижатые уши, кожаный нос, все было покрыто тонкой корочкой льда.

Но два волка продолжали свой путь, полностью положившись на интуицию Одинокого, преодолевая милю за милей. Светлый волк был вожаком, темный подчинялся ему, безоговорочно следуя за ним. Лапы волков оледенели, мешая идти, но времени на то, чтобы вытащить осколки льда, не было – волки шли навстречу лету. Им очень хотелось лечь в снег, согреть себя и друг друга своим теплом, пока оно еще было в горячих волчьих сердцах, но они продолжали идти, спотыкаясь на каждом шагу. Неожиданно Свирепый остановился, встрепенулся и набрал полную грудь ледяного воздуха. Одинокий же продолжал брести, почти касаясь мордой снега.

Свирепый зарычал, привлекая внимание брата, но тот не обращал на него никакого внимания. Тогда Темный волк сел на снег и стал выть.

Одинокий оглянулся на мгновение, но не остановился.

Волк выл. Пар от его глотки взлетал над просторами зимы и тут же замерзал. Наконец Одинокий вернулся к брату и ткнулся носом в его холодную шерсть, заставляя его встать и идти дальше. Свирепый оскалился и укусил брата в плечо, чтобы тот оставил его в покое, но это не остановило светлого волка, он продолжал толкать.

Свирепый вскочил и, рыча, набросился на брата. Завязалась непродолжительная, но жестокая драка – оба волка вымещали в драке всю свою злобу, накопившуюся за голодную и холодную зиму. Одинокий укусил Темного в бок, прокусив шкуру, а тот , в свою очередь, порвал ему ухо. Вся драка не заняла больше пяти секунд, и вот волки уже стоят друг напротив друга, тяжело дыша, испепеляя взглядом. Но это было так – мимолетный взрыв родственных чувств, вскоре волки уже рысили бок о бок в сторону, известную только волкам.

Солнце скрылось за горизонтом – северный день короток, как жизнь снежинки на волчьем носу. Ветер усилился еще больше. Два волка искали место ночевки, когда ледяной ветер донес до них пьянящий запах оленя. Вся усталость тут же улетучилась, и братья побежали на запах, скуля от голода.

На небольшой поляне пировала волчица. Это была необычная волчица – ее шерсть была длиннее и темнее, чем шерсть братьев-волков, морда короче, а лапы толще. Волкам было невдомек, что это была собака-полукровка. Они не догадывались и о том, что появление собаки в этих местах означает появление заклятого врага всех волков – человека. Волки были слишком молоды для того, чтобы приобрести опыт общения с людьми, хотя это, наверное, вопрос времени. Интуитивно они, конечно, насторожились, оскалив острые клыки, но раздумывать было некогда, голод терзал братьев уже давно, поэтому они с рычаньем шагнули навстречу собаке. Собака оскалилась, защищая свою добычу, но стоять на пути голодных волков у нее смелости не хватило, и она, поджав хвост, отскочила в сторону.

Два волка давно так не ели. Карибу был убит совсем недавно, мясо даже не успело замерзнуть. Братья, урча от счастья, толкались над тушей, как щенки, вырывая друг у друга куски кровавого мяса.

Лишь под утро закончилась их трапеза, и волки, сытые и довольные, задремали.

Проснулись волки одновременно. Возле остатков туши ходила та самая собака, или волчица, без разницы. Для волчицы она была слишком приземистой, а для собаки имела слишком большие лапы, и вообще была слишком дикой и независимой. Увидев, что волки проснулись, черная собака отбежала в сторону, но волки не проявили никаких признаков агрессии, и она вернулась. Братья с интересом наблюдали за ней, и даже не пошевелились, когда та принялась догрызать остатки карибу, тихо урча себе под нос.

Наконец Темный встал и направился к собаке. Та не двигалась, давая волку обнюхать себя, но мелко дрожала то ли от страха, то ли от холода. Темный зарычал, почуяв запах человека, еще не выветрившийся из шерсти собаки, и сделал шаг назад. Что-то далекое затрепетало в его голове, что-то связанное со смертью, с врагом. И этот запах… Свирепый без злобы, инстинктивно попытался укусить собаку, все так же инстинктивно видя в ней раба своего врага. Собака зарычала и, вскочив, отбежала в сторону. Она была напугана и, зарычав на волка, допустила непростительный промах: Свирепый, оскалившись, одним прыжком нагнал полукровку, укусил в загривок и, опрокинув на снег, приготовился к драке. Его стальные мускулы, получившие долгожданную пищу, налились жизненной энергией и были готовы к смертельному бою.

Собака не двигалась. Волк наклонился к ней и еще раз обнюхал. Для него казалась странной ее неприспособленность к такой жизни. Увы, мертвая собака ненадолго отвлекла его внимание и вскоре он вернулся к брату.

Надо было идти.

Буря закончилась. Она длилась всего несколько часов, но и за это короткое время успела превратить Темный Лес в полуразрушенное подобие того Леса, что был так недавно.

Два волка вылезли из своей снежной норы и теперь принюхивались к мертвой природе. Все было покрыто толстым слоем искрящегося снега.

Волки сыто облизнулись. Светлый попытался отрыть остатки карибу, но безуспешно – он был погребен под снегом, слишком глубоко, чтобы откопать его и не повредить лапы. Может быть, еще позавчера Светлый остался бы и копал окаменевший снег, стирая лапы в кровь, но сейчас он был сыт.

Заждавшись вожака, Свирепый переступил с лапы на лапу – надо было идти.

Волки не задумывались над тем, КУДА надо идти – они просто шли. Что-то подсказывало им, что настали тяжелые времена, тяжелее, чем голодные времена суровой зимы – время охоты человека. И, хотя человек не имел права охотиться в это время, такое трудное для всего живого, нашлись-таки люди, которым было наплевать на правила природы – они шли и охотились.

Два волка бежали неторопливой рысью, принюхиваясь и приглядываясь к новым территориям. Здесь они были лишь в раннем детстве – эта территория принадлежала их отцу – старому, видавшему виды, волку. Волки не задумывались и над тем, что это все было чужое, не их, не родное – они бежали, подгоняемые странным чувсвом опасности.

Чувство было ново для молодых волков – Свирепый нервничал и все время пытался перейти в панический галоп, но Светлый постоянно его останавливал, заставляя двигаться неспешно. Вдруг они остановились – незнакомый запах ударил им в нос, Одинокий смущенно заскулил – он же не различал запахов. Темный поднял голову, вдыхая этот раздражающий запах, и вдруг вспомнил, что такой же запах был у той волчицы… собаки… без разницы… и шерсть на его загривке стала дыбом.

Два волка шли, осторожно приподнимая лапы и замирая в стойке, едва услышав подозрительный шум. Вот они вышли на полянку и, неожиданно для себя, обнаружили под сосной недавно убитого зайца. Волки не были голодны, но Темный все равно подошел к нему, осторожно нюхая снег – вокруг все было пропитано резким запахом человека. Темный волк толкнул носом зайца и… По лесу разнесся душераздирающий волчий вопль, а Свирепый, фыркая и чихая, закружился на месте. Он долго катался по снегу, оставляя кровавые полосы, и громко скулил, потом, наконец, встал и подошел к брату. Одинокий принюхался – пахло кровью, и ткнулся носом в нос Темного, заставив его еще раз громко взвизгнуть.

Свирепый чуть было не попался в капкан, поставленный браконьером, но отделался лишь порванными губами и поцарапанным носом – а если бы капкан сработал на долю секунды раньше, волк остался бы без головы.

Братья пошли дальше. Теперь в их мозгу все собаки, зайцы и запах человека связывались с болью и опасностью. Несколько раз Светлый останавливался и зализывал раны на морде Свирепого.

Заканчивался еще один день. Солнце давно скрылось за тучами, и о том, что конец дня, можно было только догадываться.

Где-то вдали промелькнул лось, мчавшийся сломя голову. За ним, изящно прыгая по сугробам неслась Седая волчица. Светлый пристально посмотрел ей вслед, стараясь что-то вспомнить. Но это что-то постоянно ускользало от него, и волк зарычал сам на себя.

Лес не издавал ни единого звука – только от волчьих шагов раздавался едва слышный хруст, таявший в вечерней полутьме. Вот где-то закричала ворона, ей ответила другая, передавая тревожную весть – человек рядом! Два волка это знали. Но сейчас им нужен был отдых, и они искали место ночевки. Свирепый скулил и пытался засунуть морду в снег, но снег был пропитан еще одним незнакомым запахом, изрыт в многих местах и по всей поляне валялись клочья черной шерсти. Свирепый оскалился, насколько позволяла порванная морда, и зарычал: совсем недавно здесь проходила стая черного волка и Седой волчицы.

Два волка продолжали путь. Теперь они знали, что ведет их. Их вел страх. Страх перед человеком, перед смертельным врагом, перед самой смертью.

Они шли.

Ветер не утихал, даже наоборот, усиливался, снег летел уже не белыми хлопьями, а колкими грубыми осколками. Морозное дыхание ветра хватало за горло, мешая дышать, обжигало горло.

Волкам опять хотелось есть. В голове Светлого пронеслось, что, возможно, вся жизнь – одна большая охота за пропитанием, и зарычал. Свирепый зарычал в ответ – он учуял добычу и побежал на запах. Одинокий последовал за ним чуть в отдалении.

Два волка вышли на поляну и замерли от удивления… На них зло смотрел черный волк, чуть подрагивая шерстью.

Так они и стояли, рыча и дрожа от ненависти, пока не подошла Седая волчица. Она обнюхала новичков, и приветливо завиляла хвостом, поглядывая на черного и давая понять, что свои. Одинокий обрадовано бросился к ней, к своей матери, но волчица тут же оскалилась и укусила его, давая тем самым понять, что хоть она их и узнала, но фамильярничать не позволит – взрослые уже, да и по рангу ниже. Стая опять насторожилась – злые волчьи глаза впились в братьев. Одинокий понял, он вернулся к брату и стал лизать его в морду, пытаясь загладить свой проступок. Темный даже не двинулся, только еще больше обнажил клыки.

Они были приняты.

Где-то тропил колею охотник.